Огненное лето 41-го - Страница 85

И так ясно: выбить врага, помочь нашей пехоте. А вот, кстати, и она, легка на помине! К нам спешат лыжники. Короткий разговор с их командиром, затем ребята дружно лезут на моторные отделения. Кому не хватает места — цепляются за привязанные к кормовым буксировочным серьгам тросы. Поехали!

Лёгкие машины вырываются вперёд, ведя непрерывный огонь из автоматических пушек. «Тридцатьчетвёрки» отстают, но зато время от времени гулко бьёт их средний калибр. Десантники кубарем скатываются с брони — это с окраины открыли огонь пулемёты. Через мгновение по башне словно сыплет горстью камешков. Попал сволочь, где ж ты есть, а?

Рации у нас нет, поэтому каждый действует по примеру командира. Кручу перископ, про себя матерясь. Ничего не вижу. Стоп! Вон он, кажется! Точно! Сложенный из глыб льда и засыпанный снегом ДОТ практически не заметен. Разворачиваю башню и пытаюсь поймать в прицел противника, благо покров, укутывающий землю, пока мягкий и машина идёт как по ниточке. На! Давлю на спуск. БАХ! Как давно я не слышал этого звука!

— Гильзу за борт!

— А?

— Гильзу выброси!

Заряжающий втыкает новый снаряд, затем подхватывает стреляный и выкидывает его наружу. Первое правило — выстрелил, выкинь наружу. Иначе очумеешь…

В душе вновь начинает бушевать та хмельная сила, что столько раз помогала мне на войне. Подчиняясь ей, навожу ствол на неприметный холмик вдали, почти на пределе дальности. БАХ! Есть! К небу вздымается чёрный столб дыма и огня, затем земля тяжело вздрагивает так, что это даже чувствуется в бешено трясущемся танке. Склад боеприпасов!

В этот миг над нами с рёвом проходят штурмовики, прочерчивая небо огненными стрелами реактивных снарядов. Немецкие позиции заволакивает сплошной стеной разрывов, летят какие-то ошмётки, обломки, куски чего-то непонятного. Вперёд! Только вперёд! Не останавливаться! Быстрота и натиск! Не давать им опомниться!..

Вот и город. Мы врываемся на окраины Клина, стреляют из всех окон, изо всех дырок. В нас летят гранаты, по смотровым щелям ведут огонь пулемёты и винтовки. Свинцовые брызги летят во все стороны.

Пехота вырывается вперёд, мы наоборот снижаем темп. Теперь — их работа, для нас узость городских улиц смертельно опасна. Ребята должны уберечь нас от случайного гранатометателя, а мы прикрываем их с тыла, подавляя узлы сопротивления…

Из подвала каменного дома, захлёбываясь, бьёт пулемёт. Аккуратно, едва касаясь пальцами штурвальчиков, подвожу прицельную марку прямо под него. Есть, прямое попадание! Из амбразуры наружу вылетает сноп обломков и пламени. Десять метров вперёд.

В этот миг прямо перед нами взметывается грязное пламя, из которого вываливается горящий пехотинец, что-то беззвучно кричащий от невыносимой боли, но гремящий вентилятор в боевом отсеке не даёт нам услышать, что именно.

Стрелок открывает огонь из курсового пулемёта. Вслепую же бьёшь, дурак, отставить! Я толкаю мехвода валенком. Наконец, до того доходит, и он подаёт танк назад. Так, ещё чуть, ещё немного! Вперёд выскакивает рослый пехотинец. В руках «ДП», раструб ствола изрыгает свинец. Но через мгновение боец опрокидывается на грязный снег, а его когда-то белый маскхалат быстро окрашивается алым. Сволочи… Вперед!

Танк прыгает вперёд, прямо сквозь огонь и дым, и окутанный пламенем огнесмеси, мчится вслед убегающим немцам. Да нет, гады, поздно убегать… Гусеницы вминают их в снег, оба пулемёта захлёбываются от ненависти, пушка выпускает один осколочный снаряд за другим. Мы рвёмся вперёд, к центру города. Ну! Ещё немного…

Тяжёлый удар в борт обрывает на высокой ноте рев дизеля. Прямое попадание в МТО. Хана мотору!

— Всем покинуть танк!

Выдёргиваю пулемёт и первый выпрыгиваю наружу. Валюсь в снег и сразу же начинаю бить в набегающих фашистов. Рядом гремит второй пулемёт, механик и заряжающий стреляют из пистолетов, затем гулко бухает граната… вспышка в глазах… боль… тишина…

Глава 39

Наш замполит перевёлся из полка, и теперь у нас новый. Сразу видно, что не тыловая крыса. На груди — потемневший от времени орден «Боевого Красного Знамени». Самому — под сорок, а то и больше. И фамилия у него подходящая. Лукницкий. Павел Андреевич Лукницкий. Воевал в Гражданскую, потом — сидел по доносу. Оправдали, и вместо лечения направили к нам. Но человек — что надо. Если плохо — подойдёт, поговорит.

У Олега из дома давно вестей не было, так он как-то смог дозвониться, выяснить. Парень прямо ожил, когда весточку из дома получил, вот так вот.

А сегодня весь полк и вовсе готов его на руках носить. Такой праздник организовал! Выбил машину, съездил в Москву, привез оттуда подарки от шефов, настоящие елочные игрушки, а самое главное — концертную бригаду. Саму Русланову! Вот и сидим сейчас в нетопленном зале, слушаем, как она поёт. До чего же голос красивый! А как гармонь соловьём заливается…

После концерта артистов накормили и отправили в столицу, мы же собрались в нашей столовой. На столах угощение, и даже настоящее вино. Где это наш начальник АХО смог достать, ума не приложу, но добыл! Поднимаем тосты. Как водится, первый — за Победу, второй, за тех, кто не дожил. Третий — за товарища Сталина и Советскую Родину.

Девчонки из БАО нарядились, как могли, кое-кто даже в гражданских платьицах. Ну, сегодня можно. Озабоченно смотря на часы, поднимается Леон Давидович:

— Товарищи! Товарищи! Прошу слово!

Все затихают. Говорит он недолго, буквально пять минут, желает всем новых ратных подвигов, удачного возвращения с заданий, ну, и как водится, здоровья и счастья.