Огненное лето 41-го - Страница 47

Эх, плохо всё ж таки видно через перископ, но всё равно, в одном месте замечаю подозрительное шевеление, и приказываю сосредоточить огонь на этой точке. Мои предположения оправдываются после пятого или шестого разрыва — к небу взлетает, образуя в высшей точке дымное кольцо, огненный столб. Не иначе в склад боеприпасов угодили! Не самый большой, конечно, но и не маленький — на батарейный боезапас точно потянет. Кстати, вовремя — теперь немцам по нам нечем стрелять будет… и тут же в лоб словно бьют исполинским молотком. Но все-таки именно молотком, а не кувалдой. Затем ещё и ещё.

Бесполезно, ребята, у меня лоб — сто миллиметров, а у вас, похоже, какая-то противотанковая мелюзга, рассчитанная на «Т-26»… Но все равно неприятно — не ровен час, гусеницу порвет, или каток расколет. Где ж этот гад замаскировался Вон он! Передаю ориентиры. Наше чудовище с несуразно огромной шестигранной башней смело выкатывается вперёд, хобот пушки шевелится, нащупывая цель. Расчёт торопливо пытается закатить крошечное орудие за торчащую трубу. Ну-ну… Держите подарочек…

БУМ! Ба-БАХ!

Когда дым и пыль от разрыва рассеиваются, от печки ничего не остаётся. Как и от немцев. На мгновение стрельба с их стороны утихает — похоже, эти еще не сталкивались с «КВ-2». Между тем наше чудо-оружие с натугой проворачивает башню чуть в сторону, вновь гремит тяжёлый, слышимый даже в грохоте стрельбы наших пушек гром морского 152-мм орудия. Есть, попали! Снова летят в разные стороны кирпичи и куски дерева…

— «Двойка», продолжайте огонь! Остальные — вперёд! Максимальная скорость!

Резкий толчок, наш танк срывается с места, и тут же с ужасом замечаю приближающиеся чёрные чёрточки самолётов впереди. Бомбардировщики! Всё, вот теперь — только вперед. Чем быстрее смешаемся с врагом, тем меньше вероятность, что немцы будут бомбить — не станут же они сбрасывать бомбы на своих? Тяжёлую тушу машины подкидывает на неровностях, по броне весело барабанят осколки и разбрасываемые взрывами камни и кирпичи. Перед нами вырастает покосившийся сарай с торчащим позади массивным пушечным стволом. Ору:

— Дави!

Треск, скрежет, в разные стороны летят обломки строения, которое мы проходим насквозь, даже не замечая препятствия. И, завершающим аккордом нашей короткой симфонии — противный, раздирающий уши скрежет металла по днищу. Нас встряхивает, и танк снова мчится между сожженных домов. Мелькают впереди силуэты бегущих гитлеровцев, гремят оба пулемёта, курсовой и башенный. Огненные струи трассеров гаснут в телах фашистов.

— Огонь! Дави их, дави!

Кричим мы вместе с наводчиком. Вот оно, упоение боя! Чужая кровь пьянит, как и чувство безнаказанности. Мы выиграли! «Юнкерсы» же, бессмысленно покружившись в воздухе, уходят, так и не решившись сбросить бомбы, а наши танки уже проходят городок насквозь, оставляя позади себя раздавленные в лепёшку орудия, протараненные грузовики, мёртвые тела врагов. Мы гоним их к мосту через реку, и в горячке боя четыре машины проскакивают его на другой берег.

С трудом удаётся докричаться до экипажей и вернуть их назад — ребята не понимают, что в любой момент могут стать добычей бомбардировщиков. А работы нам и в городе хватит — мы же его только прошли, а ещё надо зачистить — в Починке полно недобитых фашистов.

Кроме того, на исходе боеприпасы и топливо. Какой-то запас — если дела пойдут не так, как запланировано — необходимо оставить для манёвра на случай вражеской контратаки. Не бросать же исправные машины, потому что нет горючего?!

Танки занимают позиции на перекрёстках, а пехота прочёсывает дома в пределах их видимости. Если натыкаются на сопротивление, мы поддерживаем огнём. Это даёт отличные результаты, так что к вечеру мы докладываем о выполнении боевой задачи. Когда темнеет, открываем подарок пехоты, тот самый вещмешок. Ого! Колбаса, сало, даже бутылка коньяка. О том, что это коньяк догадываемся по надписи на бутылке — привыкли, что у нас он обозначается звёздочками.

Едва успеваем принять грамм по сто, появляется начальство с подкреплением, но поспать всё-таки удаётся, хотя батальон поднимают в пять утра, приказывая срочно отходить в тыл. Понятно почему: у нас единственные танки, которые немцы не могут подбить, и подставлять их под бомбы — значит потерять зря.

Наше место занимают танкисты Лукина и пехота с зенитным дивизионом, я же веду колонну назад. А там — приятная неожиданность: оказывается, за ночь сапёрный батальон оборудовал для наших машин полноценные капониры. Выкопаны убежища и для личного состава, да еще сверху всё затянуто маскировочными сетями. Пожалуй, с воздуха нас точно не найти, тем более, едва мы въехали в лес, как целая рота солдат тщательно замела все следы гусениц на дороге. Это нечто новое, однако вскоре выясняется, что эти ребята — бывшая команда бронепоезда. Привыкли пути маскировать на своей службе. Молодцы!

Тем временем на нас накидываются снабженцы, и начинается суматоха: машины заправляют, загружают до отказа боезапасом. Суетятся «чумазые» из рембата, торопливо устраняя мелкие поломки и повреждения. У моего танка меняют несколько держащихся на одном честном слове траков, на соседнем — торопливо регулируют топливный насос. А мы считаем попадания: на башне девять, да еще семь на корпусе. Итого шестнадцать — именно столько раз смерть смотрела нам в лицо! Будь у них пушки помощнее, мы могли умереть уже шестнадцать раз. Но вчера костлявая к нам явно благоволила, видно, на потом оставила. Что ж, постараемся, чтоб про нас подольше не вспоминали в небесной канцелярии! А что для этого надо? Правильно! Обеспечить их работой так, что б не до нас было. То есть, побольше фашистов уничтожить…