Огненное лето 41-го - Страница 18

На холм в трёх километрах от нас, немцы выкатывают даже отсюда кажущиеся громадными пушки. БУМ! Огненная трасса утыкается в соседний со мною танк. Неимоверной силы взрыв разваливает машину на части главная башня срывается с погона и уносится назад…

Новый выстрел — и ещё одно попадание. Подбитая машина мгновенно вспыхивает, из неё выскакивает охваченная огнем фигура и падает на землю, пытаясь сбить пламя с комбинезона. Бесполезно. Двое пехотинцев выпрыгивают из ячейки и, накрыв горящего шинелью, всё-таки тушат огонь. Ещё попадание, и ещё одно… Немцы стреляют выше всяких похвал каждый снаряд попадает в цель, причём безнаказанно из башенного орудия «двадцать восьмого» прямой выстрел — триста тридцать метров. Бить по холму, что по Луне: результат один. Срочно надо что-то предпринять, иначе нас попросту перещёлкают, как куропаток! Чуть помедлив, отдаю команду:

— Первая рота, вперёд! Дави их, ребята!

Остатки подразделения с натугой вылезают из укрытий и спешат к пушкам, но в этот момент немецкие «четвёрки» и самоходки открывают беглый огонь. Вспыхивает одна машина, вторая, третья… Фашисты выбивают наши танки один за другим…

Прикрываясь сожженными на предполье танками, мы рвёмся к пушкам, но в этот момент перед нами вырастает сплошная стена разрывов. Барабанят по броне осколки, хлёсткий удар сотрясает меня так, что лязгают, едва не откусив язык, зубы. Во рту мгновенно становится солоно, я сплёвываю… удар!!! Гулко лопаются оба башенных плафона. Краем глаза успеваю заметить в перископ огненный росчерк рикошета. Не выдала, родимая, прикрыла! Толстая восьмисантиметровая башенная броня выдержала попадание слабой пушечки немецкой «тройки».

И вдруг нас закручивает вправо. Мехвод истошным голосом вопит:

— Гусеница! Гусеница!

Его голос перекрывает тяжёлый удар, и мне в лицо плещет огонь. Голос механика-водителя замолкает, мгновенно наступает невыносимая тишина, тут же нарушаемая каким-то сырым и жутковатым на слух хлюпаньем.

Лишь мгновением спустя я понимаю, что означают эти звуки кому-то перерубило осколком горло… Это доходит до меня, когда я уже снаружи и, прикрываясь горящим танком, бегу назад. Что же я делаю?! Останавливаюсь на месте — из моей машины никто больше не выскочил, а у меня мучительно начинают гореть обожженные руки. Короткий взгляд — да ерунда, ничего страшного, такие ожоги заживают за пару суток, главное, маслица найти. У поваров разживусь. Да что же это такое?! Я только что потерял свою машину и экипаж! О чём я думаю?! Какое масло?!! Земля с размаха бьёт меня по лицу. Темнота…

Глава 8

Слышится треск мотоциклетного мотора и из дыма выскакивает забрызганный грязью «М-72» с коляской. За рулём — старшина с петлицами связиста, на рукаве гимнастёрки набухает кровавое пятно, в коляске — труп. При виде нашей группы он резко тормозит и выкрикивает:

— Уходите! Танки! Немцы прорвались!

Забивалов немедленно вскидывается:

— Ты что несёшь, боец! Какие немцы?!

— Товарищ… товарищ старший лейтенант НКВД, мы в километре отсюда были обстреляны из леса. Делегата связи убило, меня ранило. Я думаю, танки!

— Ты их видел? Своими глазами?!

— Никак нет, слышал!

— Паникёр! Трус! Это наши танки!..

Я тем временем вытаскиваю из сумки убитого пакет, протягиваю Забивалову. Старшина пытается возразить — этот приказ предназначен командиру полка, но я успокаиваю его тем, что старший лейтенант НКВД сейчас исполняет обязанности убитого полковника Усольцева. «Особист» читает бумагу, затем рвёт её на мелкие кусочки и подзывает мотоциклиста:

— Слушай сюда, товарищ младший командир. Передай большому начальству, что полка больше нет. Осталось два самолёта. Всё командование части, за исключением меня и вот, старшего лейтенанта погибло. Склады боеприпасов и горючего уничтожены. Принял решение — уцелевшие самолёты сжечь, выходить в тыл с оставшимся личным составом…

Я смотрю на него широко раскрытыми глазами как это, сжечь самолёты?! Потом соображаю — топлива нет, патронов тоже. Где искать? И не бросать же здесь оставшихся молодых, неопытных пилотов — погибнут ведь ни за грош… Тяжёлый, но единственно верный выход. Тем временем Забивалов что-то пишет карандашом в записной книжке, потом протягивает листок старшине. Из коляски вынимаем убитого офицера и относим к нашим мёртвым товарищам. Мотоциклист козыряет на прощание, даёт газ и, выбрасывая из-под колес фонтаны обгорелой земли, уносится в низко стелящийся над землёй дым.

— Товарищи командиры! Всем проверить личное оружие. У кого нет — взять у погибших. Сбор через пять минут…

Он хочет по привычке добавить «у здания штаба», но его больше нет. Вместо новенького, недавно отстроенного здания, груда обугленного кирпича. Явно фугаска килограмм на сто…

Мой именной «ТТ», зависть половины полка — на месте, как и запасная обойма, поэтому я спокойно шагаю к развалинам. Новоиспеченный командир следом. К назначенному сроку собираются пилоты. На лицах многих растерянность, все напуганы. Минут через десять приходят бойцы БАО: оружейники, мотористы, прибористы и прочие спецы, без которых не может существовать ни одна лётная часть. Строим всех и начинаем выдвигаться в сторону Августова, однако едва высовываемся из леса, как приходится бегом возвращаться назад — там действительно немцы. Бесконечные колонны пехоты, танков, артиллерии.

— В лес, бегом в лес!

Наша колонна распадается, бежит под прикрытие могучих деревьев, стараясь уйти как можно дальше от дороги… Останавливаемся только через полчаса, сверяемся по карте. На весь полк — две карты, одна у меня, вторая — у «особиста». Уцелели, поскольку мы были на дежурстве. Ну и полётные документы в планшете, как и положено.